Так предполагалось вначале. Ближе к утру выяснилось, что группа крови возле трупа Германа Розена, который имел вторую группу, соответствует четвертой с отрицательным резус-фактором. Очень редкая группа. А группа крови Антона Никишина была установлена еще несколько дней назад: третья со знаком «плюс».

И вот тут-то… Работа по Андрею Фролову шла полным ходом. Районный комиссариат по запросу (важны были все данные) выдал карту медицинского осмотра призывника Андрея Викторовича Фролова за 1982 год. В карте четко и ясно говорилось, что Фролов обладает уникальной группой крови: 4 – .

Итак, Рябов, словно по ступеням, опускался все ниже и ниже, миновав уровень канализационных стоков. Сначала был раненый Антон. Потом Антон оказался совсем не раненым. Рябов пришел к выводу, что Никишин приходил к нему не один, само собой напрашивался вывод, что с ним был один из самарских друзей с редкой группой крови. Пробегая глазами досье Фролова, следователь похолодел: та же самая группа!

Подполковник призвал на помощь слово «совпадение», но оно никак не лезло сюда. Андрей Фролов в течение многих часов следил за подъездом дома, завалил спецназовца, расстрелял из «калашникова» еще одного вместе со своим другом. Все события крутились у одного имени: Антона Никишина. И вот возле телефона-автомата, из которого звонил Антон, находят труп и следы крови 4 – , которая соответствует группе крови Фролова. Какое, к черту, совпадение!

В тот момент Рябов ударил по крышке стола кулаком и внезапно обмяк.

Парадоксы.

Парадоксы…

Было во всем этом глубокое противоречие. Если снова призвать на помощь логику, выходило, что Фролов каким-то непостижимым образом все же выследил Антона, когда тот находился возле дома подполковника Рябова. Опять же он должен был вести себя по отношению к Антону агрессивно, а он поступил наоборот.

Рябов и так и эдак прикидывал картину происшедшего, и каждый раз у него выходило почти одно и то же: Антон в будке телефона-автомата, Розен стреляет, но мажет больше чем на метр! Это нонсенс! Розен может промахнуться на один-два сантиметра, не больше. Выходит, ему помешали. Кто? Фролов? Зачем? Вывод один: тем, кого представляет Фролов, Антон нужен живым. Трудно предположить, что Фролов просто защищал его. Итак, Фролову удалось обезоружить Розена, но тот выстрелил из пистолета, спрятанного под штаниной брюк, и ранил его. Причем ранил серьезно, крови рядом с Розеном было пролито достаточно. Потом произошло что-то непонятное. Они, Никишин и Фролов, уходят с места происшествия вместе, прихватив оба пистолета. Причем последний преспокойно предупреждает подполковника Рябова о «его человеке», что тому еще можно помочь.

Когда у метро «Александровский сад» нашли машину Розена, там тоже обнаружили кровь Фролова. Выходит, что Никишин по каким-то соображениям помогал раненому. Впрочем, причина была: Фролов спас ему жизнь. А потом Антон продолжит игру?

Вопросов было море, и Рябов почувствовал, что начинает захлебываться.

Сукины дети!

Уже два сукиных сына!

А если они каким-то образом связаны? И начнут действовать сообща?

Рябову стало нехорошо. Он почувствовал себя розовощеким летехой, которому поручили обезвредить двух опытных диверсантов. А те попутно решили свести его в могилу.

Рябов вообще не знал, как он будет отмываться от этого дерьма, если даже дело будет в ближайшее время завершено. Чересчур много ошибок. Да и смерть Розена тоже чего-то стоит.

Однако вскоре его немного отпустило. Хотя пожать руку Антону Никишину ему не пришлось, зато он увидел знаменитых самарских помощников Антона. Их задержали совершенно случайно в ходе проверки одного из общежитий, всех вместе, кучей, и доставили на Лубянку. Глядя на них, Рябов вспомнил о странном разговоре с участковым из Чапаевска. Он тогда твердо заверил подполковника: «Никаких панков с сине-зелеными волосами – упаси Бог! – тут же разделаются. Одним словом, у нас в Чапаевске самая нормальная молодежь».

Эти, конечно, не из Чапаевска и панками не выглядели, хотя нормальными их тоже назвать было нельзя. В их облике чувствовался вызов, но не было беспредела; если они и поддерживали какое-то движение, то явно культурно-революционное. Помог Рябову разобраться с этим «идеолог» Фомин. Он предположил, что задержанные относятся к рейверам.

Рейверы упорно шли в отрицалку и знать не знали никакого Никишина. На вопрос: «Зачем вы приехали в Москву?» – дерзкая девчонка ответила, что их задача «оторваться» на «кислотных» дискотеках.

Идеолог Фомин пообещал им лучшую площадку в Москве и временно спустил рейверов в подвал.

А Рябов сделал вывод, что Антон, находясь в такой компании, не должен выделяться среди друзей. Закрыв глаза, он попытался представить себе Никишина. Одежда могла быть любой, но что-то наверняка изменилось в лице, прическе. У него короткие волосы. Что можно изменить? Естественно, покрасить их, проредить ножницами, как сейчас это модно (термины «филировка» и «мелирование» подполковнику были незнакомы). Если с Антоном проделали подобные манипуляции, это в какой-то степени объясняет, почему его не могли до сих пор опознать – ни в Самаре, ни в самой Москве. Теперь следовало уточнить оперативные данные по Никишину, добавив, что у того могут быть осветленные волосы. Как у парня по фамилии Ващенко.

Вчера, когда Иванов слушал Дробова и думал о конце эры разговоров, он даже не подозревал, что с генералом за последние сутки произошли значительные перемены. Дробов сам находился приблизительно в таком же состоянии, что и Иванов: шел прямой дорогой и вдруг оказался на распутье. Мысленно генерал продолжал идти прямо, но вот совсем недавно он возвратился назад и внимательно вгляделся в развилку. Оказывается, там были указатели. И Григорий с удивлением увидел то, чего не сумел заметить раньше. Это был трудный путь, но он быстрее приводил к цели. Дорогу сию можно было назвать именем Светланы Рогожиной.

Когда Дробов понял это, он испугался, пожалуй, не меньше Иванова. Испуг прошел тогда, когда генерал остудил свою горячую голову, напомнив себе о своей миссии, связанной с союзом из новых, обновленных людей Германии, Англии, Франции, России… Как советовал Клаус Шпеер, так и вышло: Дробов создал свою партию и влился в процесс обновления, хотя согласился сотрудничать добровольно-принудительно, ибо первые деньги он получил именно от Шпеера, от НДП Германии. Это уже потом он свел несколько российских фирм с немецкими предпринимателями и начал зарабатывать неплохие деньги на выгодных контрактах. К тому же в «Красных массах» существовала практика взносов. Она была чрезвычайно жесткой, однако парадоксальным образом скромной: хочешь – плати. Платили все; иногда пожертвования приходили из глухих районов. Одним словом, всех манила свобода.

«А свобода – это риск. И каждый настолько свободен, насколько он готов рисковать». Дробов всегда готов был рискнуть, и даже собственной головой.

Но есть ли свобода, за которую можно положить голову? Дробов, как всегда, ответил себе с мрачной улыбкой: «Да не одну».

Перед глазами снова стояла Светлана Рогожина. Вернее… Дробов поежился… Ее голова.

Светлана облегчит ему задачу, ускорит, а потом как бы стабилизирует процесс; она появилась в его жизни своевременно. Годы работы, цель, невероятные усилия он никогда не променяет на одну ночь с женщиной. Пусть даже с той, что вызывает у него такой трепет. Это был порыв, в который генерал поверил и хотел бы пребывать в подобном состоянии еще очень долго; вместе с тем он, конечно же, проявил слабость. Однако он сильный человек и даже не будет вытравливать ее из себя или что-то в этом роде – он выплюнет ее. Во всяком случае, постарается.

Еще одна жертва?

Нет, пока еще только новая жертва, их на счету генерала не так уж и много. Из жесткого теоретика он переходит в практика, и было бы непростительно потерять хоть толику твердости. Он не должен отступать от намеченного плана ни на йоту.

Очень не хотелось бы, тем не менее говорить со Светланой придется самому. Небольшая роль, ее нужно сыграть так, чтобы она ни о чем не догадалась.